Автор - не я. Прочитав повесть в подростковом возр...

Автор - не я. Прочитав повесть в подростковом возрасте, до сих пор остаюсь под впечатлением.
(С) "Эта история произошла давно, когда не было ещё географических карт и государств, нанесённых впоследствии на эти карты.

Я не знаю даже, как называлось тогда море, по которому плыл древний разбойничий корабль. Это не была мощная галера с тройным рядом вёсел, но и не округлое грузовой судно на парусах, а длинный узкий низкобортный корабль, снабжённый на уровне воды острым тараном.
Обитатели его думали, верно, что устрашают собой свет, а на самом деле вертелись возле небольшого куска суши. Ведь масштабы расстояний и наши представления о них меняются с течением времени.
Сейчас Земля стала доступной для передвижения, обжитой, и уже никого не удивляет, что она круглая.
Некогда она была плоской и необъятной, как нынешний космос. Хотя Геркулесовы столбы, называемые также среди финикийцев столпами Мелькарта, знаменовали уже конец вселенной, а звёзды не дразнили своей отдалённостью.
Нам трудно было бы прожить в том мире даже день. Все наши понятия должны были бы сместиться, как в кривом зеркале. Это были убогие предрассветные эпохи человечества; мы напрасно вздыхаем по ним. Но неверно было бы и пренебрегать ими, потому что ум человека с его миллиардами действующих клеток и тогда просверливал вселенную крошечными буравчиками. Работа, уходящая из далёкого прошлого в бесконечное будущее, как след реактивного самолёта.
Но человек всегда оставался человеком, тесал ли он каменный топор или забивал в стволы порох; он всегда был одержим жаждой познания, стремился к любви и алкал справедливости.
И поэтому история Юлса, отделённая от нас тремя тысячелетиями, не покажется нам невнятной, как потерянные письмена. Она лежит на той же каменистой дороге вперёд, которая не нами началась и не мы её кончим.
Впрочем, и во времена Юлса человечество не считало  себя уже молодым.

Они вошли в залив.
Над недышащей гладью тянулась разноцветная цепь гор. Там были лимонные песчаники и оранжево-бурые глины, красные уступы гранитов и меловые зубцы скал. Полого спускались заросшие травой склоны предгорий.
Всё это виднелось как сквозь рыбий пузырь: небо было слоисто. Красноватый свет пронизывал воздух: занималась заря. Море дышало, еле двигая рёбрами.
Была в этой картине заброшенность и тревога; безлюдье берега не вязалось с его красотой. Казалось, опасность подстерегает повсюду.
Когда Юлс выпрыгнул из лодки, сандалии его заскрипели по цветным камушкам. Он много видел диковинок, скитаясь по свету, но нигде ещё берега не оказывались усыпанными хризолитами и сердоликом. Юлс нагнулся, набрал горсть, побренчал ею и смущённо обернулся; гребцы устало прилегли на верёвочные уключины.
Издали, с корабля за ним наблюдал вожак.
Юлс должен был подняться на холмы, обойти окрестности и, вернувшись, рассказать, что он увидел и стоит ли высаживаться за добычей. Отряд был мал; они несли тяжёлые потери в стычках, и поэтому уже несколько раз в разведку ходил один Юлс. Трудно было сказать: так мало дорожил им вожак или так на него полагался?
Юлс не задумывался на этим. Он был молод, очень молод, и ему надоедали за время плавания шаткие доски палубы. Как у жеребёнка, ноги его требовали простора и бега.
Днём или вечером приставала галера к берегу, срок для Юлса был всегда одинаков: его ждали ко второму рассвету. Только после этого высадился бы небольшой отряд, начиная поиски. Так искали других лазутчиков и, случалось, приносили их мёртвыми иди ранеными. Хрипя, они плели небылицы о своих подвигах, кося испуганным зрачком на вожака.
Но бывало, что разведчик приползал бесшумно и также бесшумно перевозили затем гребцы одну за другой гружённые воинами лодки. Они крались, как звери, и обрушивались на спящих с быстротой стрелы. Казалось человеческий язык забывался ими на время; они только рычали и ломали, как стебли тростника, слабые женские руки. Под ногами звенели осколки глиняных амфор; мужчины, защитники своих очагов, валялись с рассечёнными черепами, и их помутневший взор ещё видел искажённые лица дочерей и пленных мальчиков. Чужестранцы не знали самого слова «пощада». Они убивали и насиловали, давая исход накопившейся энергии так же естественно, как ребёнок ломает свои игрушки и испускает внезапный вопль в припадке беспричинной весёлости.
Не только пираты и разбойники, но и цари хвастались тогда своими злодеяниями: «Шесть тысяч юношей я увёл, пятнадцать тысяч пятьсот пятьдесят три женщины угнал, некоторых убил, некоторых живыми увёл. Полторы тысячи коней, сто верблюдов и шестнадцать тысяч голов скота я угнал, тридцать восемь тысяч овец я угнал».
Конечно, пираты тоже были сыновьями женщин, но так давно скитались, что уже не помнили своих матерей. А некоторые из них, как Юлс, были найдёнышами, может быть даже сыновьями рабынь, и росли на палубе, узнавая жизнь из лихих и до наивности страшных рассказов пьяных мореходов.
Юлс рано узнал о тайне женщины…» 

Продолжение последует.